Наблюдать и мыслить - разные вещи. Видеть и чувствовать - не одно и то же. Уничтожать и создавать, говорить и молчать, нести смысл или его полностью разрушать - грани одной и той же души, а точнее, ее действий. В темноте, находясь в тени, окутанный мраком и холодом грех уродовал свое мировое внутреннее спокойствие и равновесие, наблюдая, как чаши весов просто трескаются и превращаются в порошок, который сыпется на пол собственного сознания. Момент, когда тьма, абсолютная тьма, тьма, которая сама заволокла душу и изрезала ту тупым и ржавым ножом сумасшествия, дарит объятья в черной паутине вечности той неотделимой части сердца, которая в свое время не погибла от лап общественного нвежества, был самым ужасным и одновременно прекрасным той осенью. Желтые листья, сгорающие в огне пульсирующей в висках мысли, падали на землю, даруя небесам черный и тяжелый дым, превращая все в свинец, желающий упасть на голову каждого грешника, были столь великолепны, что оторвать от них взгляд не могло даже само зло. Все менялось и искажалось, когда даже сильная мифическая боль внизу живота не смогла заставить Уныние обмотать свою тонкую шею веревкой. Ее дети существовали в разных мирах. И когда один высасывал все силы из матери, то другая была настоящей, была живой, со своими чувствами, оставаясь навечно самым хлестким ударом по самолюбию Ацедии. Оба ее ребенка приносили ей достаточно боли, чтобы кричать под небеса, разрезая воплем каждую живую душу пополам, ведя к открытым окнам, наполненным ванным, ножам, крепким веревкам и ядам.
Она наблюдала из тени, пока ее муж дышал своей реальностью, видя только то, что стало потом, после той жуткой встречи в лесу, но не вмешиваясь до этого момента. Она бы ничего не изменила, ни ее мнение, ни его желания. Она тихо шла за ее спиной своей душой, борясь со своими чувствами. Этот акт дикой мести за то, что ее приемная дочь не совершала, стал для нее искаженным благословением.
Пройдут века и она поймет, что боль неизбежна. Поймет, что в ней нет значения, но в факте отсутствия смерти хранится тот самый извращенный внутренний коллапс сознания. Нет будущего. Всему приходит конец. В случае бессмертных конец приходит только осознанию того, что не все так плохо. Все меняется. Здесь остается только философствовать.
Она была еще слишком маленькой. Совершенно неопытной и до крайности наивной. В понятии вечности ее возраст был настолько ничтожен, что для греха Ноирин казалась младенцем. Пришли кошмары, когда только мать может укрыть свое дитя под огромным крылом и показать еще большие ужасы - ужасы вечности, ужасы новой реальности. Показать Ацедия за черной шалью паутины, связанной будто самой Арахной, могла только правду. То, что было, что есть и что будет. Мать помнила все, видела первые шаги человечества, будучи такой же неопытной и глупой, молодой и дерзкой. Она сама ступила на тропу безумия, стала уродливой душой, превратилась в уголь, сжатый до кокса. Но ей никогда не было суждено превратиться в алмаз. И как проклятая не самой тьмой, а детьми Бога, она видела все в черных красках реальности. Настоящей, не прикрытой плесенью лжи. Мать, ставшая родной, так сама решившая, только она может показать это и заставить сердце биться медленней. В ритме вечности. Тихо. Медленно. Ритмично.
Оказавшись у двери в номер названной дочери, Уныние только блеснула в полумраке копией ключей, которые взяла у владельца, успевшего постоять у открытого окна, видя перед глазами алкаша геену огненную. Хруст замка, почти бесшумные шаги в ответ. Легкой походкой, таща за собой запах смерти и дух холодных ветров, фигура, объятая во мрак плотной ткани, выделяя каждую кость, подошла к кровати, на котрой мучилась и металась в совершенно бесполезных сомнениях ведьма дорог.
Взгляд греха ненадолго задерживается на закрытых глазах дочери, а потом уходит к окну. Скоро будет дождь. Ветер становился сильнее. Легкий свист под крышей убаюкивал, если бы стихия могла говорить. Мелодия была тихой и незаметной, но она касалась ушей каждого, кто был в этой гостинице, желая спокойной жизни и тихой смерти. Уныние слышала все именно так.
Удивительно можно исказить реальность в угоду себе все-таки...
Девушка садится на край кровати и касается холодными пальцами черных волос дочери, убирая несколько прядей с лица, уводя те за ухо. В ее взгляде читалось сочувствие, скрывающее по-настоящему легкую радость за то, что терять то, что дорого, уже не придется. Но еще дальше нож черствости и женской ревности пронзал все теплые мысли льдом, приняв такую месть за убитую любовь с настоящей матерью ведьмы вполне достойной.
- Не терзай свое тело сама, дитя мое... - шепчет Ацедия, проводя ладонью по голове Ноирин.
Мама услышала, мама пришла.
Та, которую ты не принимала и не хотела видеть. Та, которая тянулась к тебе через слезы от безысходности, плюя на удар в свое собственное сердце. Та, что пожертвовала для тебя часть своей души, что приняла тебя сама. Открой глаза и не плачь, ведь Уныние рисует на своем лице легкую улыбку Будды, показываясь с совершенно другой стороны, со стороны существа, принятого Вечностью со времен мироздания.

Отредактировано Acedia (2013-12-09 00:39:00)