Моргану только недавно исполнилось четырнадцать лет. Двенадцать лет до настоящих событий. Шесть лет со дня смерти семьи. Четыре с лишним года со дня знакомства с Лекс Хассовски.

Что Морган имеет на сегодняшний день? Все ту же жизнь в приюте Святых Луки и Терезия, все тех же Три Ф в воспитателях, учителях и палачах, все тот же адский холод зимой, от которого зубы стучат так, что аж челюсть сводит. Но холод сейчас почти не замечается — холод сейчас это даже хорошо, оттого что вся спина горит пламенем после порки. Сегодня сестра Фелиция наконец застукала юного Барези с сигаретой на заднем дворе приюта. Да не просто на заднем дворе, а забившегося между поленницей и дальним углом сарая — туда и не всякий воспитанник долезет, когда поленница полна дров, а сестра Фелиция (дай Б-же ей артрит и диаррею и все одновременно) долезла.

Надо сказать, что все четыре года с того памятного дня, как рыжая дала ему тлеющую сигаретку, Морган курил. Не каждый день и не как паровоз, но курил. Сначала совсем редко, только когда встречался с рыжей да та его снова угощала, наблюдая, как ребенок мучается, но курит. Она тогда смеялась и все шутила, что мышки плакали-кололись, но продолжали жрать кактус. Да, это было про Моргана: упорство — оно такое. Жизнь г-но, а мы с лопатой. Правда, неизвестно что в случае Барези Морган той лопатой делал: отгребал г-но подальше или строил из него замки. Судя по тем проблемам, что парень себе наживал, таки второе. Курение для Моргана было вызовом. Вызовом себе, вызовом — хоть и тайным — Трем Ф, чьи правила он нарушал, вызовом Б-гу, который шесть лет назад был безгранично слеп и глух и продолжал быть в течении каждого минувшего с тех пор дня.

Он разочаровался в Нем. И чем больше Три Ф внушали им про Б-га, тем больше он разочаровывался. Встань и иди, Лазарь, да? Его семья никогда не встанет, никогда больше не сделает шага — да что там! — никто из них больше не вздохнет. Шесть лет — большой срок. И возможно, произошедшее той ночью (вот как раз в самом конце ноября) покрылось бы коркой, зарубцевалось и не сочилось кровавой сукровицей, если бы подспудное ожидание библейского чуда всякий раз не сковыривало тонкую корочку на ране его души. И болела эта застарелая рана куда сильнее, чем горящая свежими рубцами спина.

Вместо того, чтобы отбывать наказание в сарае, он, гибкий и юркий, снова сбежал. Сидел сейчас в том самом заброшенном доме, что когда-то служил убежищем рыжей. Только она сюда уже почти не захаживает — у охотников не так уж много времени. И все, что мог сейчас подросток, это подтянуть колени к подбородку, чтобы сквозняки не так рьяно выдували тепло его тощего тела, да тихо ненавидеть окружающий мир, попутно обещая себе стать сильным и вывернуть этот мир наизнанку.

Нормально ли это: в одиночестве, уйдя в собственные мысли, проникаясь своим ничтожеством, ненавистью к окружающему миру, погружаясь в самокопание в темноте ноябрьского вечера, внезапно услышать стук в окно — внимание! — второго этажа! Морган дернулся, словно его ударило током, и резко обернулся к окну.

Ну, дальше было резвее. Темнота сделала свое дело, воспоминания о ночи, когда погибла вся его семья, подсобили темноте, и лицо за окном — бледное и неразличимое — мгновенно силою воображения превратилось в ужасающую харю. Чью? Ну, Морган не знал — его воображение было слишком мощным для того, чтобы даже он сам мог понять его ходы . Пацан побледнел и застыл. Но нет, это был уже далеко не мальчишка, что десять лет назад с рыжей трясся от страха в лесу. Рука пацана нащупала кусок кирпича — увесистый такой, надо сказать, — и Морган с инфернальным воплем швырнул каменюку в окно. Точь-в-точь как это сделала рыжая четыре назад. Но Барези это сравнение даже в голову не пришло. Следом полетел еще один кирпич.

В общем-то, боеприпасов в разваливающемся доме было достаточно, а сам пацан был настроем воинственно — так что непрошеный гость рисковал получить еще пару-тройку камней.

- А ну пошел вон отсюда, маньяк-извращенец! — Морган подкинул на ладони следующий кирпич. — Иди в женскую баню подглядывай!

//прощай, ангст! прощай, драма! здравствуй, трэш! Т_Т Т_Т Т_Т

Увидев, как непрошеный гость исчезает из поля зрения, Морган победно крикнул да швырнул следом еще один камень — для надежности. И довольный вернулся на свое место. И обнаружил, что настроение его все же изменилось. Нет, ему не стало радостнее и веселее, но хотя бы беспробудная тоска, что накрывала подростка весь ноябрь, слегка развеялась от впрыска адреналина в кровь.

Когда ж адреналина поубавилось, Моргану подумалось, что человек нехило, наверное, навернулся со второго этажа да на землю. Так ведь, в целом-то, и спину сломать не долго, или голову, скажем, раскроить о какой-нибудь камешек. Ему вдруг представился этот бедняга, лежащий в луже под окном, а мозги и кровь его растекаются красивыми завитками да смешиваются с мокрым снегом. Из-за волнения Морган не смог оценить эстетическую ценность картинки.

А вместо этого он вскочил и высунулся в окно, натурально переживая за человека. Шутка ли в четырнадцать лет человека убить — за такое ведь и в тюрьму бросят. Стало как-то не по себе.  Но извращенец уже стоял под стеночкой, что-то там вещая и попутно заталкивая сигаретку в мундштук. Надо же, франт каков — а по окнам лазает!

- Ты там жив? — поинтересовался Морган. — Что надо? 

Морган медленно холодел, наблюдая, как от одного невзрачного движения незнакомца-маньяка-извращенца гнется вековое дерево, двух обхватов в окружности. Здесь даже альгуль рядом не валялся. Вмиг вспомнились все рассказы про нечисть, что заунывными голосами рассказывали им Три Ф. И выглядели теперь эти рассказы не выдумкой, сказкой, приукрашенной ради красного словца, а реальной реальностью. Мальчишка сглотнул тугой комок, что вдруг застрял в горле.

Мозг лихорадочно обрабатывал услышанные от брюнета этого слова, вспоминая, что никого и никак он не звал и уж точно не хотел, чтобы нечисть к нему явилась. Кончиком языка он облизал вмиг пересохшие губы.

- Кто ты такой? — как-то даже отчасти хрипло спросил Морган, сжимая пальцы на краю подоконника. Понимание того, что он, вероятно, влип по самое не балуйся отодвинуло на второй план даже промозглый ветер и мокрый снег, что облепил ему лицо.